В Мариинской тайге 1.
Сразу после окончания горного института и оформления на работу в Сибгипротрансе мне дали отряд и забросили в Мариинскую тайгу. Как щенка в воду.
В селе Первомайское нанял лошадей, проводника и двинулся к месту начала работ (изыскания жел. дор. Белово – Ачинск). Пришли через трое суток. Река Баянзас. Тайга глухая, гористая, тёмная. Полно дичи. За три дня пути перепробовали всё – и рябчиков, и куропаток, и тетеревов, и глухарей, и крохалей. Эти последние в августе не летают из-за линьки – отсутствуют маховые перья на крыльях. Зато, удирают словно глиссеры – очень быстро, - бьют крыльями по воде.
После разбивки лагеря, первым делом осведомился у проводника, есть ли здесь медведи. Тот ответил, что в 7-ми км ниже, у устья реки Разгаданной живёт один старый. И добавил загадочную фразу, на которую я не обратил внимания:
- Только лучше его не беспокоить – он уже двоих проучил.
Да мне-то что. Я давно мечтал поохотиться на медведя, поэтому с вечера подготовился, и только развиднялось, схватил ружьё, патронташ, нож, бинокль, табак, трубку и – был таков.
|
|
Утёс над Разгаданной
|
Долетел как на крыльях до р. Разгаданной и поднялся на прибрежный утёс, чтобы осмотреться. Поднялся – легко сказано. Взобраться на 20-ти метровый утёс, обрывающийся к реке, можно было только сзади там был сравнительно пологий подъём, покрытый курумником – крупнокаменной осыпью. И подыматься надо тихо, не греметь на всю округу – на медведя же пришёл охотиться. А как тихо, когда осыпь живая, - куда ни поставишь ногу, то камень грюкнет, то вся опора под ногами сдвинется. Худо-бедно – поднялся. Осмотрелся в бинокль, и на тебе – сразу за утёсом вся стрелка заросла густейшим малинником и кто-то там шурует. Медведь! Пасётся! Даже иногда видны передние лапы, которыми он «доит» малину.
Быстро, но с осторожностью спустился и вошёл в малинник. Малинник густой. И высоченный – меня с головой скрывает. Ружьё в руке. Тихо раздвигаю им кусты, осторожно продвигаясь вглубь зарослей. Малинник настолько густой, что под ним ничего не растёт. Вдруг, на влажной земле вижу свежие отпечатки когтистой гигантской лапы – мой 44-го размера сапог оставляет много меньший отпечаток.
След похож на отпечаток босой ноги, только очень широкой и сантиметров на пять-семь впереди пальцев дырочки от когтей.
Вообще, медведь похож на человека. Когда, спустя несколько лет, зимой я застрелил медведицу-шатуна с двухлетним пестуном, и её ободрали, то понял, что это моя последняя охота на медведей, - передо мной на снегу лежала обнажённая женщина. Настолько велико было сходство. Даже два соска располагались там, где положено женщине – на груди, а не на животе, как у всех зверей.
С удвоенной осторожностью я продвигался дальше. Останавливался прислушаться, но, кроме стрекотания кедровки да писка комаров, нещадно жравших меня (я, ведь, не мог даже отмахнуться, чтобы не зашелестеть) ничего не было слышно. Минут через пятнадцать я к ужасу своему увидел, что поверх следа моих сапог идёт медвежий след. Это означало только одно - медведь поставил меня на круг и следует за мной.
В панике напрямую я рванул из малинника на чистое место. Настороже, пятясь, подошёл к утёсу. Огляделся. Никого. Обошёл утёс, снова взобрался по курумнику, уже не боясь греметь камнями. Сел на вершине, свесив ноги в обрыв. Отдышался. Положил рядом ружьё, снял патронташ. Достал жестянку из-под монпасье с табаком. Закурил. Солнце уже припекало, но здесь было прохладно. Утренний ветерок обвевал, прогоняя гнус. Благостная картина расстилалась предо мной – холмистое море тайги с клочьями подымающегося утреннего тумана, тихое журчанье Баянзаса и Разгаданной, пенье проснувшихся птиц.
Что-то заставило меня оглянуться. Сзади, в полутора метрах возвышалась надо мной гигантская буро-рыжая туша. Медведь, присев на задние лапы, смотрел сверху вниз прямо мне в глаза. Карие глазки его без белков, круглые ушки, седая морда с размазанной малиной, розоватые клыки. И никакого выражения на морде - медведь не стадное животное, и мимика у него отсутствует.
Он подошёл ко мне вплотную по курумнику в полной тишине. Ни один камушек под его почти полутонной тушей не грюкнул, не скрипнул, не сдвинулся!
Я, как сидел, свесив в обрыв ноги, так и ухнул вниз.
Как не разбился, до сих пор не понимаю. От рубашки и брюк остались только лохмотья. Всё тело было исцарапано, изодрано. Особенно ладони, которыми инстинктивно старался зацепиться в полёте, и колени. Но, к счастью, ни одной серьёзной травмы.
Часа два я слонялся вблизи утёса – в лагерь нельзя возвращаться без ружья – засмеют.
Наконец, решился, и снова полез по курумнику – сколько я ни пытался взобраться по обрыву, с которого слетел, - не удалось подняться даже до середины.
На вершине всё лежало нетронутым, только баночка с табаком была опрокинута. И я понял загадочную фразу проводника. Проучил меня Миша. Не тронул, а проучил.
В лагере мои молодцы сделали вид, что ничего не заметили, но на Разгаданную охотиться я больше не ходил.
|
