Моя соученица
Я приехал в г.Кандалакшу, когда учился в 6-м классе. Оля уже тогда была изюминкой класса – могла в трудную для класса минуту громко и весело расхохотаться, и отвести неизбежную кару, могла короткой фразой снять напряжение, грозящее кровавой дракой, могла, когда тебе хочется уйти, куда глаза глядят, хоть из этого мира вовсе, сказать, проходя мимо и тронув мягко за плечо,:
- Проводи меня, пожалуйста. Мне очень нужно.
Потом, после ЛГУ, она стала учительницей (литературы и русского языка, конечно), потом завучем, потом директором той самой школы, которую мы окончили. Считалась строгой, и её побаивались и любили. В общем, авторитет.
Она из донских казаков. Её отец, гл. бухгалтер алюминиевого гиганта, кода ему было 65 лет, и он ехал с отчётом в Москву, скрутил и обезоружил «пьяного» капитана-мента в штатском, когда тот начал приставать к нему, видимо, перепутав ориентировку.
Её дед был попом. Мне показали старинную фотографию, где тот верхом, в рясе, с маузером в одной руке и с крестом – в другой, ездил утихомиривать станицы. Конечно, советская власть не могла ужиться с таким человеком, и он сгинул в 30-ом вместе с миллионом донцов-станичников.
Мать, негромкоголосая, статная и пышная красавица, была главой дома и незаметно для постороннего глаза держала в своих крупных, нежных ручках своего разгульного, громогласного, не дурака выпить и разыграть кого-нибудь, мужа.
Оля сходила замуж. В Кандалакше стоял танковый полк, и его командир, молодой красавец-полковник был героем ночных грёз многих горожанок. Замужество было недолгим – не прошло и месяца, как она сбежала домой к родителям.
И вот каждое утро в шесть часов посёлок Ниву начал будить неимоверный грохот – то танковый полк ежедневно отправлялся в горы на ученье по главной улице. В головном танке стоял в люке б/у муж, красавец-полковник, и проезжая мимо Олиного дома, отдавал честь с равнением на окна любимой. На третий день на балконе появился Олин отец с двустволкой в руках и разрядил оба ствола (дробью) по головному танку. Проезды танковой колонны в шесть утра по центру города прекратились, и население долго хохотало при виде танкистов, а те перестали ходить даже на танцы. Полковник быстренько перевёлся в Мурманск. С повышением.
В 80-м году мы случайно встретились в Твери, где она была на каком-то конвульсиуме директоров школ. В то время меня уволили из института, и не давали нигде устроиться на работу. За диссидентство. Даже рабочим я работал не более двух-трёх месяцев – по какой-нибудь надуманной причине меня увольняли (например, в связи с окончанием срока договора, который, конечно же, никто не заключал). Т.е., я был сирым и гонимым, но уезжать из города не хотел, пока не вернётся из трёхлетнего заключения (ст. 190-прим, УК РСФСР) мой друг.
Оля развернулась, и уже через пару недель я был в Кандалакше, где меня ожидала хлебная работа строителя-отделочника по высшим расценкам и Олина «копейка», на которой я, не имея водительских прав, рассекал между объектами моей работы. За полтора-два месяца я в одиночку отделал кафелем и метлахской плиткой моторный цех, перекрыл крышу, и отремонтировал десяток теремов-водоколонок, благо, летом в Кандалакше круглые сутки день. За это мне без разговоров отвалили около 2 тысяч рублей (гигантские деньги по тем временам – годовой заработок нерядового инженера).
В маленьком северном городке, где каждый человек на виду, быстро познаётся «кто есть кто». И бывшие Олины выпускники, нынешние мои строительные начальники, оценили Олиного протеже.
В конце каждого рабочего дня (в 10-12 часов вечера) дома меня неизменно ждал роскошный стол и Виктор Максимович с откупоренным коньяком. Как-то за столом оказались ещё несколько солидного вида товарищей. И в разгар ужина В.М. громогласно заявил одному из гостей, что, мол, ты никогда не словишь моего гостя. И предложил пари на ящик коньяку. В конце вечера выяснилось, что человек, принявший пари, был начальником ГАИ, а мне предстояло не попасться на жигулёнке, т.к., водительских прав у меня отродясь не было. Правда, оговаривалось, не делать засад возле дома и гаража, куда после работы я ставил «копейку».
Моя спокойная жизнь кончилась. За рулём я непрерывно вертел головой. Трассу своих бросков я вынужден был тщательно продумывать загодя. Мне везло – город за 25 лет не изменился, и я его знал не хуже гаишников. Но в последний день моей трудовой деятельности, поздно вечером, когда накрапывал дождик и моё внимание было рассеяно, я обнаружил, что на прямой в километре от дома, меня настигает жёлтая «Волга» с синей полосой.
Деваться мне было некуда – шоссе, соединяющее город и посёлок Ниву, пролегало по всхолмленному участку моренной гряды, сплошь усыпанному валунами и крупной галькой.
Но тут… разверзлись хляби небесные. Так часто бывает летом в Кандалакше. Вода с небес падала отвесным потоком, и дальше трёх метров ничего не было видно. Я прибавил газу, но вода стала подступать под капот. Вода шла по асфальту сплошным потоком. Пришлось остановиться.
Через 10 минут всё кончилось, выглянуло яркое солнце, и от мгновенно впитывающейся на почве воды подымался парок. На асфальте шоссе вода убывала столь же стремительно. Я оглянулся. В 50-ти метрах сзади двое ментов суетились возле поднятого капота «Волги» - их залило.
С содроганием в душе я повернул ключ зажигания. Движок завёлся с радостью, как будто ждал. Не спеша, я подъехал к дому. Оля стояла на крыльце подъезда. Села на место водителя и отогнала машину в гараж.
Дома нас ждал накрытый стол. Я сходил в ванную, потом в своей комнате переоделся, но за стол нас почему-то не звали. Я ничего не понимал, пока в дверь громко не застучали ногами.
- О! – поднял палец Виктор Максимович, - Садимся за стол!
Оказалось, стучал ногами проигравший пари начальник ГАИ – руки его были заняты ящиком коньяка.
|
