Хантымансийск
Изыскания будущей железной дороги Тюмень – Сургут. Вариант Тюмень – Хантымансийск – Сургут в качестве альтернативы Тюмень – Тобольск – Сургут. 1962 г.
Хантымансийск - небольшой деревянный посёлок. Несколько магазинов, отличающихся от остальных изб вывеской «МЫР ЛАВКА». На некоторых – «МЫР ЛАПКА», чтоб и манси было понятно.
Здесь я впервые увидел красного медведя, вернее его шкуру. Здесь увидел национальные прыжки через нарты – ноги вместе и кто скорее через два ряда нарт. Кобах по-якутски. Зайчиком. В Якутии есть точно такой же национальный вид спорта. Отсюда нам предстояло идти с изысканиями вниз и вверх по левому берегу Оби, через болота, тайгу, озёра.
Отсюда мы спустились до села Белый Яр, что под Сургутом, где на стоящей на приколе барже был лагерь-лагерёк общего режима, где ЗеКа днём работали на лесоповале, а ночевали на барже. Здесь принял в отряд ещё одного рабочего – освободившегося зека.
Это был удивительный парень – мы его прозвали Одноглазым Пиратом. Он на воле был шеф-поваром ресторана на теплоходе «Россия» и за что-то загремел в лагерь на три года. Там и потерял глаз. Он обладал невиданной быстротой реакции. Даже для меня, человека реактивного (при всей своей хилости я выиграл 90 боёв на ринге из 94-х только за счёт быстроты реакции) это было удивительно. Он овода, стремительно пролетающего мимо, ловил двумя пальцами по заказу за левое или правое крыло. Он мог снять этого овода у себя со спины, хотя мне и ладонью того редко удавалось прихлопнуть. Он из карабина из летящей стаи уток одним выстрелом (пулей!) всегда выбивал двух – скрещивал. А, ведь, и дробью-то не всегда удавалось сделать удачный выстрел по стремительно летящей, неожиданно появившейся из-за леса стае чирков.
Он работал у нас прорубщиком – валил лес вдоль профиля. Но раз в две недели он со словами: «Ох, надоела мне эта вкуснятина!», швырял в кусты алюминиевую миску с бурдой, которую ставила перед ним наша повариха. И мы хватали ружья и удочки и бросались добывать дичь и рыбу. Ах, какие блюда мне пришлось тогда отведать! Рябчик – птичка суховатая, но он начинял её её же потрошками, мелко нарезанными и жаренными с мукой и салом. И это было нечто!
За ушами пищало. Единственная забота была не прихватить зубами собственные пальцы.
А что он вытворял из уток! И в кляре, и в угольях, и в мокрой газете, и жаркое, и суп с лапшой, и в собственном соусе. А у несчастного лося, убитого, только чтобы не портить собаку, всего в дырах от личинок овода, он вырезал такие вкусные куски, молол вперемежку с медвежатиной и готовил такие люля, такие позы, такие беляши, такие чебуреки, что за полёт к нам дрались вертолётчики, и наши заявки на рейс проходили у вертолётного отряда с упреждением. А это в поле дорогого стоит.
А про рыбу у меня не хватает сил рассказать – матушка Обь богата и осетрами, и стерлядью, и прочей мелочью – судаками, сигами, лещами. Да что там стерлядь, он щуку готовил так, что теперь для меня рыбные блюда навсегда исключены из меню – ни жена, ни Балчуг, ни Метрополь, ни рестораны Испании, Израиля, Осло, Риги, Вильнюса, Германии, Эмиратов и Швеции даже близко не валялись по мастерству их изготовления. И печёная рыба, и фаршированная, и духовая, и заливное, и в кляре, и стерлядь-натюрель (всё дело в соусе), и согудай, и пирог с вязигой, и сасими, и вязига вяленая, и …
Даже смотреть, как он работает, было удовольствием. Нож, когда он нарезал лук, превращался в сверкающий сектор. Одно неуловимое движение рук и шкура рыбы с головой и костьми летит в кусты, возле которых вожделённо топчутся наши собаки, филе остаётся на столе. Он, не спеша, наклоняется над тушей, и в руках сам собой оказывается кусок мяса, а на туше блестит оголённая кость.
На базе в Тюмени удивлялись нашим заказам – приправы, томатные соусы, пасты, ром (всего бутылка!?!), перец, уксус, лавровый лист, кинза, гвоздика, тмин, кореандр и - всего уже не упомнишь. Для завхоза было делом чести полностью выполнить заказ – уж, больно необычным он был для полевиков.
Три дня в две недели у нас был пир духа гастрономического. А потом он брал топор и шёл на профиль. И несколько дней отряд голодал, не в силах вернуться к поварихиной вкуснятине. Солнце становилось тусклым, дни серы, работа в тягость. Потом естество брало своё, и мы снова начинали здороваться с поварихой. Но с регулярностью в две недели мы возвращались к всевозможным вкусовым изыскам. Это поле нам всем запомнилось.
У меня есть друг Женя Вишневский. Он математик, но все свои трудовые отпуски проводит в полях у друзей, где работает поваром. Вышли даже три его книжки – записки бродячего повара (и пишутся ещё). Но даже то, чем угощал он меня дома, должен признать (да не прочтёт это Женя), не дотягивает… . Ну, не дотягивает.
А по окончании полевого сезона Пират взял расчет и умотал к себе в Поти.
|
