Воронежцы
Пятеро ребят, три женщины. Спаянная группа, много лет ходящая на маршруты вместе. Друг друга понимают с полуслова. Руководитель – парень под тридцать. Авторитет непререкаемый и, судя по тому, что не шибко этим пользующийся, заслуженный. Его бывшая жена тех же лет. Имеют двоих детей. Отношения идеальные, я был очень удивлён, узнав, что они в разводе уже несколько лет. У них гигантские рюкзаки, набитые, как потом выяснилось, камерами от задних колёс трактора «Беларусь». Они собираются прикрепить их к лёгким настилам из слег, и пузырями сплавиться через пороги. Все (кроме одного Эдда Гарднера) работают в одном почтовом ящике, выпускающем сопла для ракет. Имеют свой гимн на известную мелодию. Там есть слова:
Я прижму к соплу сопло.
Мне с тобою так легко,
Хоть космозвёздной пылью занесло.
И последний куплет:
Облетав космическую даль,
Ободрав о вакуум дюраль,
Мы летим с тобой к Земле
На потёртом корабле,
Да на советском фирменном сопле.
Этот гимн я услыхал при «весёлых» обстоятельствах.
Своих я оставил дожидаться оленей, сам же пошёл до следующего привала с воронежцами.
Остановились в полдень, быстро разбили лагерь, сварили обед из консервов, и решили «сбегать» налегке на пик-красавец Грандиозный, самую высокую точку Восточных Саян (3 600 м), сияющий белоснежной вершиной совсем рядом.
Оказалось не «совсем рядом». Предпоследние лучи солнца застали нас на альпийском луге, где трава выше головы, роса. Вымокли, хоть выжимай. Последний луч застал на снежной вершине. Темень, ветерок, снежок. Очень быстро одежда (тельняшки, трико) превратилась в ледяные панцыри. Спускаться в темноту невозможно. Сидеть на месте – верная мороженина – постная, потная, всякая. Предложил петь и плясать. Так и сделали. Эд был с гитарой. Он с ней не расстаётся ни при каких обстоятельствах, даже под кустики ходит с ней. Хором орали Визбора, Окуджаву, которых знали все, Высоцкого, Анчарова, которых знал я, но быстро освоили все. Плясали непрерывно. Там то я услышал их гимн, исполняемый неоднократно.
Как только развиднялось, мы пулей рванули вниз, и часа через два ворвались в тайгу, полную ягод и птенцов рябчиков чуть ли не с яичной скорлупой на хвостах. Палками сбили с деревьев десяток штук, ободрали со шкуркой, слегка поджарили на угольях и съели без соли и хлеба до последней косточки. Отдышались, попили из ручейка и, уже не спеша, вернулись в лагерь.
Эд – высокий и тощий парень, очень весёлый, говорливый, раскованный, одинаково открытый для вражды и дружбы и неожиданно глубокий, как все одесситы, уже много лет ходит в походы с воронежцами. Перед расставанием вручил свой адрес взамен на обещание приехать, во чтобы то ни стало.
Через год я был в Одессе. Так как вместе с адресом был приложен толковый чертёж, как добраться до дома, то быстро и почти без вопросов я уже стучал в дверь маленького домика с оградой и застеклённой верандой. Мне открыла мама Эдда и сообщила, что Эд недавно уехал в очередной поход и вернётся через пару недель. Я извинился и повернулся, чтобы уйти. Не тут то было. Был схвачен, скручен и затащен в дом этой сухонькой женщиной, которая объяснила, что Эд ей не простит, если его друзья будут в Одессе вне этого дома. Мне был разогрет на кухне завтрак, показана комната и постель, где я буду обитать сколько мне вздумается, я был представлен сестрёнке Эдда, молодой девушке с ярким семейным сходством, был представлен двум заспанным личностям, появившимся из боковой комнаты и оказавшимися такими же опоздавшими друзьями Эдда, как и я, и уже неделю жившими здесь, и, наконец, был предоставлен самому себе. Правда, не совсем. Мама ушла на работу, а мне было предложено сестрёнкой сопровождение по Одессе, поскольку выяснилось, что я здесь впервые, и чем я с благодарностью воспользовался.
Вот такие времена и нравы. Были в своё время.
|
