Выбирались из тайги
За несколько дней до этого мы выбирались из тайги. У нас был один грузовик (ГАЗ 63), на который мы погрузили палатки, спальные мешки, геофизическое оборудование (мы его называли обуродование, т.к. эта портативная сволочь за лето оттянула нам руки ниже колен и набила верблюжьи горбы на плечах), водрузились сверху и дёрнули по лошадинной тропе сквозь тайгу вдоль Баянзаса - притока Томи.
Наше "дёрнули" заключалось в том, что мы посменно выдёргивали наш перегруженный грузовик из всех низин и болотцев с помощью ваг или толкали его плечами, всеми фибрами души и незлым тихим словом, так как он глох, как только местность ещё только думала подыматься. А когда действительно появлялось что-то похожее на подъём, то толкать начинали все, включая водителя.
И вот, когда мы ехали над пятиметровым обрывистым берегом, и я лежал на груде барахла под грудой тел смены, которая должна была на этот раз толкать наш транспорт (кстати, это был последний раз, когда я взял в отряд грузовик, - всегда впоследствии ориентировался только на лошадей и оленей), а их предводитель Толя Рыбалко сидел на заднем борту, готовый к вахте, наш грузовик, который, завывая и скрежеща, из последних сил скрёбся по совершенно ровному в направлении движения, но довольно крутому косогору, покрытому отдельными пихточками, начал, как я почувствовал, медленно, но верно крениться к обрыву, под которым на 5-ти метровой глубине бушевала вздутая, покрытая шугой горная речка Баянзас.
Под грудой тел я уже начал согреваться.
Непосредственно на мне лежал мой ст. инженер Алик Пентюк (Ромуальд Филаретович Пентюк), которому после команды "Иди есть" надо ещё минут пять растолковывать что и как, даже, если он был голоден. Я понял, что объяснять ему ситуацию - мол, слезь с меня, прыгай за борт и дай мне возможность сделать то же самое - лишняя трата сил и никчёмная суетность, недостойная последних мгновений. Поэтому, продолжал спокойно лежать, радуясь, что последним кадром для меня станет невозмутимый, мужественный и мокрый от пота незабвенный облик Толи.
Но Толя не был тем человеком, который согласился бы радовать мой угасающий взор своей статической позой. В мгновение ока, не разгибаясь и не меняя выражения лица, он сделал кульбит, мелькнул стёртыми подошвами кирзачей и исчез за бортом. Через секунду вместо него над бортом взмыл столб брызг - Толя был превосходным акробатом и во студенчестве даже подрабатывал в Киевском цирке.
Наша машина продолжала накреняться, и крен вот-вот должен был превратиться в кувырок, но вдруг он замедлился, потом стал плавно исчезать, и грузовик, приняв нормальное положение, радостно взвыл и покатил дальше. Оказалось, что под нашим бортом как раз произрастала крепенькая пихточка, которая под нашим весом вначале поддалась и накренилась, а потом спружинила и поставила наш грузовик на все четыре колеса.
Когда мы отъехали метров на 10, нам стал виден обрыв, река и стоявший в ней по самую шею посреди бурлящей шуги наш Толя. К его невозмутимости добавилась некоторая задумчивость пополам с удивлением. Потом на нём явственно проступило чувство холода и мокрости. Потом мы остановились и занялись спасательными работами. Потом мы выжали Толю, не раздевая, и затолкали его на дно грузовика, забросав палатками и спальными мешками.
Потом я отправил Алика, нашего яркого брюнета, заросшего по глаза иссиня-чёрными кудрями бороды, усов, головы и ресниц (действительно, таких ресниц, длиннющих, толстенных и мохнатых, я не встречал не только в жизни, но и, впоследствии, на обложках Плейбоя) с одним рабочим вперёд, чтобы они километров через 10 натянули тент, развели костёр и приготовили жратву (именно так, а не иначе, можно назвать то, что готовил Алик во время своего дежурства на кухне).
Нам предстояло догнать их часа через 4. И так, или почти так, это и произошло. Тент был натянут и отражал во внутрь жар полыхающего костра, на котором дымились 15-ти литровая кастрюля и чайник. Вот только от костра к нам поднялся какой-то незнакомый человек в плаще Алика, с красным, ярко-красным чисто выбритым лицом и карими кабаньими глазками без ресниц, и голосом Алика произнёс: "А вот и вы! Точный расчёт".
Оказалось, придя на место, Алик в пурге (я забыл сказать, что уже несколько дней был сильный ветер и непрерывно шёл снег) попытался развести огонь. Но спички гасли и уже кончались. Тогда он высыпал из патрона порох, обложил его растопкой и попытался поджечь. Предпоследнюю спичку задул ветер. Но Алика так просто не возьмёшь - он лёг на снег, закрыл горку пороха с растопкой башлыком своего плаща (не снимая, конечно, - спичка-то была последней) и поджёг спичку. И порох вспыхнул! Вместе с растопкой! Вместе со всей растительностью на лице Алика. Снегу в округе еле-еле хватило Алику остудить себя. Тут вернулся из лесу рабочий с дровами, и они успели достойно встретить изголодавшуюся, продрогшую, промокшую, охрипшую и вымотавшуюся до изнанки ораву бурлаков.
|
