Зависть

"Я хорошо усвоил чувство локтя,
Который мне совали под ребро"
В.С.Высоцкий

Его студенты нашей группы прозвали Лыс Мыкыта и недолюбливали. Может, тому виной был востренький носик, может мелкие глазки-таракашки, может ехидный смешок. Сам я тоже испытывал к нему не то, чтобы неприязнь, а так, - не хотелось общаться. Успевал он в учёбе неплохо, был физически хорошо развит.
Наш Днепропетровский Горный называли Спортивным институтом с лёгким горным уклоном, т.к., директором его был бывший превосходно-разносторонний спортсмен, входивший в сборные республики по гребле, штанге, борьбе и парусному спорту. Поэтому кафедра физвоспитания занимала в институте особое место. На работу привлекались лучшие тренеры, и наш институт неизменно поставлял спортсменов в различные сборные команды Украины. Лучшие спортсмены независимо от успеваемости получали стипендию, их фото висели на стендах не только на кафедре, но и в фойе института, их освобождали от частых выездов в колхозы. Имелся свой спортивный лагерь в прекрасной сосново-дубовой роще на берегу тихой речки Самары недалеко от деревеньки Хащевое.

Когда я стал чемпионом города, мне, для финансовой поддержки, дали вести факультатив три раза в неделю по два часа. И за это платили столько же, сколько получал наш штатный тренер, тянущий лямку по 6 - 8 часов ежедневно.
Поскольку, я был действующий спортсмен, технарь, и, чтобы поддержать форму, с удовольствием становился в спарринг, ребята рвались ко мне на тренировки. Начал ходить ко мне и Лыс Мыкыта, хотя раньше тренировался у штатного тренера.

Моя память обладает удивительной особенностью – когда необходимо вспомнить какую-нибудь ситуацию, могу восстановить её до мельчайших деталей, независимо от давности. Так, сейчас, спустя 40 – 45 лет, могу вспомнить любой из своих 94-х боёв, вплоть до фамилий соперников и до цвета их формы.
Эту ситуацию я восстановил в подробностях, когда подоплёку её мне открыл мой бывший соученик Гриша Трофименко, с которым, спустя 15 лет после окончания института, встретился в Калининском отделении ВНИИГИС, куда приехал на работу после Якутии.

На тренировках всегда присутствовало несколько зрителей – одни приходили посмотреть на своих будущих противников, другим нравился бокс, третьи просто проводили свободное время. Но в тот раз народу набилось более 50-ти человек – обе наши геофизические группы пришли в полном составе.

Тренировка проходила как обычно – разминка, потом показывал технику, потом отработка, потом рассказывал о тактике боя, потом - спарринг. Лыс Мыкыта тут же попросился в спарринг со мной. Вышли на ринг, и он, вместо того, чтобы применять технику и тактику, отработанную накануне, вдруг просто полез в откровенную рубку. Конечно, кое-какая техника у него за душой имелась, физически он был сильнее меня, да и весил на 7 – 8 кг больше. Но он совершенно не умел думать на ринге, реакции наши было не сравнить, да и класс тоже. Поэтому, я, объясняя без ущерба для боя его ошибки, подкреплял объяснение резкими, но не сильными ударами.
Прозвучал гонг конца раунда, и я спросил:

- У тебя кафар? Ты совсем не слушаешь, что говорю.

Но он махнул рукой и ушёл в угол.
Снова гонг, раунд начался, и он снова полез в рубку. Я сменил тактику и сказал:

- Смотри – я тебе не нанесу ни одного удара, ты сам ни разу не попадёшь.

И включил любимые свои сайд-степы, т.е., шаги в стороны. Это, когда противник идёт на тебя, нанося удары, а ты под его удар делаешь шаг вправо или влево, и противник «проваливается» - пролетает мимо тебя, нанося удары в пустоту. При хорошем исполнении выглядит это очень эффектно.
Объяснения, в чём заключаются его ошибки, я не прерывал ни на минуту. И тут зрители начали смеяться. Вначале потихоньку, после каждого его провала в канаты, а потом всё громче и громче. Я им крикнул, чтоб не мешали, и от этого Лыс Мыкыта совсем рассвирепел.
Прозвучал гонг конца раунда, но он, как не слышал, и продолжал молотить кулаками воздух. Чтобы его как-то отрезвить, я провёл пару резких встречных ударов. Лыс Мыкыта остановился, скинул прямо на ринг перчатки и вылетел в раздевалку. Больше на тренировках я его не видел.

Подоплёка этого оказалась очень простой. Спустя 15 лет, в Калинине, Гриша мне рассказал, что после конца лекций, на которых меня в тот день не было, Лыс Мыкыта сделал объявление, суть которого заключалась в том, что все приглашались в спортзал посмотреть, как он «сделает вашего хвалёного чемпиона».



С мои другом, хирургом-торакальщиком Виктором Кузником мы прилетели на Нижнюю Тунгуску. Он прилетел по просьбе своего приятеля править развороченную медведем грудную клетку у одного эвенка, которому этот приятель был чем-то сильно обязан. А у меня выдались пару свободных недель, и я решил доставить себе удовольствие побыть с другом, с которым видеться приходилось только эпизодически – жили в разных городах.
Надо сказать, что Витя был одним из мощнейших хирургов страны, о котором ходили легенды. Как-то, в один из своих редких приездов, я сидел в ординаторской в его клинике в Орле и листал какой-то медицинский вестник. Там была статья, извещающая, что во Франции живут уже двое человек, у которых в результате сложнейшей операции на последней трети лёгких удалены свищи. Т.е., одного лёгкого уже нет, от второго осталась одна треть, и на ней успешно проведена операция. Я показал эту статью присутствовавшим в кабинете хирургам, ожидающим Витю с обхода. Они мне со смехом сказали, что у Вити уже много лет живут после такой же операции человек 40 – 60.
Официальная первая величина торокальной хирургии, профессор Богуш говорил своим больным в безнадёжных случаях:

- Помочь вам сможет только Господь Бог. Или Виктор Ильич Кузник.

И они съезжались со всей страны к нему в Барнаул, а потом в Орёл.

Итак, после того как сборка несчастного эвенка была успешно завершена, мы решили остаться на недельку порыбачить – Витя, и поохотиться - я. Нас забросили вертолётом (в Сибири многого стоит уважение к человеку) в какое-то глухое эвенкийское поселение, где договорились с местным охотником сопроводить нас назавтра в подходящее местечко. А пока мы отправились на всеобщее празднество по случаю возвращения из армии одного молодого аборигена.

Местное население сидело вокруг длиннющей нодьи из двух цельных стволов кедра, ело, пило и слушало хвастливые россказни юного дембеля. Разговор шёл по эвенкийски, но соседи нам толмачили. Когда рассказ пошёл о том, как метко стрелял солдат на учениях и как получал за это благодарности от генералов, какой-то молодой эвенк поднялся и молча пошёл в посёлок. Потом началось хоровое пенье, и будущий проводник увёл нас к себе в избу поспать.

Под утро нас разбудил выстрел, громко раскатившийся по всему поселку. Потом донёсся женский крик, и мы вышли посмотреть, в чём дело. Посреди посёлка, прямо на проезжей дороге лежал давешний дембель с аккуратной дырочкой посреди лба. Сбежавшийся народ молча смотрел на закрытые ставни избы напротив. Местный председатель что-то прокричал в сторону избы. Подождал и ещё что-то крикнул, махнул рукой и вместе с радистом направился в сельсовет, где была рация. Часа через два прилетел вертолёт и привёз десяток милиционеров. Поговорив с народом, они начали с двух сторон осторожно подкрадываться к избе. Там что-то кастрюльно звякнуло, и их как ветром сдуло. Председатель махнул на них рукой и отправился в избу один. Вышел оттуда минуты через две, сказал милицейскому начальнику, что «Басилий поехал на стойбище ещё ночью», оседлал лошадь и поехал за ним.

Через сутки оба - председатель и «Басилий» - вернулись. Милицейский начальник спросил:

- Ты убил?

- Ага. Он шёл домой, я открыл окно и позвал. Он повернулся, я стрелил.

- За что убил-то?

- Чоб не квастывался.



Август месяц – месяц «чёрной воды» в Якутии. Оттайка мерзлоты. Она стекает в реки, озёра. Обваливаются крутояры. Вода становится мутной и тёмной. В один из таких дней вывалился кусок берега на Индигирке, и обнажилась гигантская туша, покрытая бурой длинной шерстью. Я дал телеграмму своему другу Ивану Сергеевичу, и уже к вечеру следующего дня он прилетел вертолётом с ещё четырьмя сотрудниками Якутского Филиала Академии Наук.

- Если повезёт со шкурой, будем чучело делать для Краевого музея.

Мы все бросились помогать с раскопкой. И уже на следующий день Иван Сергеевич сменил лопату на топорик. Остро отточенным топориком он делал поистине «бритвенные» надрезы.
Вскрыли желудок, в котором оказались непереваренные остатки веток, зелени. Это свидетельствовало, по словам приехавших, о том, что проморозить такую тушу менее, чем за два часа, о чём свидетельствует непереваренная еда в желудке, может лишь внезапно обрушившийся хлад небесный не менее, чем в минус 180 градусов Цельсия.
Мамонт оказался мамонтёнком, и Иван Сергеевич начал понемногу снимать шкуру. Обнажившееся розовое, промороженное веками мясо имело вид свежей говядины. Может, чуть темнее. Это навело меня на мысль, и я вырубил подходящий кусок. На пне отрубил от него несколько бифштексов и кинул их на сковороду. Сковороду поставил на решёты на костёр.

- Есть желающие съесть мясо мамонта?! – кинул я клич.

Люди оставили работу и стянулись к костру. Мясо уже шипело и требовало переворачивания. Все ёжились, нерешительно улыбались. Иван Сергеевич сказал:

- Ну, что же. Буду единственным, кто ел мамонта.

Это подвигло на героизм ещё одного из прилетевших. Я поставил меж ними сковородку с шипящим мясом, бутылку спирта и баклагу с водой. И они приступили. Сначала дезинфицировали себя спиртом. Изнутри, разумеется. И, наконец, первые куски отправились в рот.

- Довольно жёстковато, но есть можно, - это – Иван Сергеевич. Второй молчал и прислушивался к своим внутренностям.

Наконец, мясо и две бутылки спирта были прикончены. Мы все торжественно поздравили экспериментаторов, открыли тушёнку, наполнили кружки, и только я собрался произнести здравницу в честь героев, как кто-то обратил внимание на оставшееся на пне мясо. В этой отогревшейся осклизлой, расползающейся на глазах сизо-фиолетовой массе невозможно было узнать ещё час назад лежавшую там тёмно-красную мороженину.
Второго едока вывернуло чуть ли не до тазобедренного сустава.
Иван Сергеевич, неспеша, налил себе в кружку, опрокинул и запил из баклаги, а я сказал:

- Так выпьем же за единственного в мире человека, съевшего мясо мамонта.

Никто не возразил.

Иван Сергеевич был удивительный человек. Раненный ещё на войне в руку (она стала маленькой, сухой и неподвижной), он одной рукой, с помощью резца ли, топора или кисти создавал настоящие произведения искусства – рисовал, резал по кости, делал ножи, был превосходным таксидермистом. Большинство экспонатов Якутского краевого музея дело его руки. В том числе чучело амурского тигра, забрёдшего от Амура под самый Якутск и убитого двумя якутами обычной пальмой (нож, привязанный к древку). Теперь здесь красуется чучело мамонтёнка, всевозможные лахтаки, нерпы, косачи, глухари, лисы.
Квартира у него напоминала музей – по стенам висели картины, чучела птиц, белок, соболей, хорьков, вдоль стен стояли рыси, кабарга, полярный волк, гусь, стерх, на стеллажах – удивительные скульптуры из кости мамонта, моржового клыка, охотничьи ножи с прекрасными рукоятками, чеканкой, ножнами.

Его жена Мотя, Матрёна Ивановна, вдвое моложе его (лет 27-ми) женщина, типичная сибирячка – не чуралась никакой работы, ходила с мужем на охоту и рыбалку, стреляла так, что иному и не снилось. Как-то у озера мы набрали кастрюльку утиных яиц на обед, и Иван Сергеевич попросил её показать мне, как она стреляет. Она взяла в руку пару яиц и швырнула их в озеро. В следующее мгновение скинула с плеча двустволку и ударила дуплетом. Оба яйца на лету превратились в пыль.

Как-то японцы пригласили к себе на выставку якутских умельцев с их изделиями. Поехало несколько человек. Иван Сергеевич сам не поехал, но послал на выставку несколько своих работ из кости мамонта. Вот некоторые.

>>
Не успеть… Приклад ещё подмышкой. Спасает друг, прыгнувший прямо в пасть. Этого хватило для выстрела.

Горе. Спасибо, друг …

Сокжои

LL-Kazyr © RIGA Web Servis Servelat
For Web site issues, contact the Web master.