Диссиденты II
Звонит мне как-то наш директор и просит зайти. А это не менее получаса - наш институт был разбросан по всему Калинину.
Приезжаю. В кабинете ещё незнакомец. Директор, спешно собрав портфель, говорит:
- Вы тут побеседуйте с Владимиром Михайловичем, а я побегу - опаздываю.
Всё понятно. Сразу же прошу показать документ. Серо-зелёная книжечка. Полковник Торский.
Год на дворе 79-й, канун Олимпиады. Надо подчистить Москву и окрестности. А года за два до этого прочёл в Калининской Правде передовицу, посвящённую юбилею Дзержинского. Автор - генерал-майор, начальник УКГБ И.А. Ирлицын. Иван Акимович! Мой кум по Якутску. Тогда он тоже был нач. УКГБ Якутии. Только звание - полковник. Якутск - городок маленький. Обязательно с кем-нибудь по пьяни пересечёшься. И мой коллега по отделу патентования рассказал как-то (за столом), что единственное дело, которое ведёт самолично Ирлицын - это моё, и что он это знает от самого, т.к., два раза в неделю хлещется с ним в настольный теннис.
Вот те на! Вспомнил, значит, кум про крестника! А, ведь, все пять лет, что я провёл в Якутске, он не трогал меня. Даже, когда я обнаружил и выдернул с мясом микрофончик, аккуратно спущенный по отопительным трубам из квартиры надо мной. Даже, когда я сломал челюсть его топтуну, нагло дышащему мне в затылок повсюду - и в автобусах, и в магазинах, и в столовках.
- Чем обязан, Владимир Михайлович? Хочу вам сказать, что на вопросы "Что? Где? Когда?" я не отвечаю. Вот собственное мнение по любому вопросу в тайне не держу.
Он говорит, что знает это моё правило, и не будет задавать мне никаких вопросов, но хочет сообщить, что на носу Олимпиада, что проклятый Запад воспользуется случаем и зашлёт разнообразных нехороших людей, что надо быть поосторожнее мне и моим друзьям в беседах в коллективе. Вообще. И в частности, приводит содержание некоторых моих бесед. На что я сообщаю ему свою точку зрения на роль отрицательной обратной связи в развитии общества, ссылаюсь на Закон развития систем Валентина Турчина, сообщаю о негативной для развития общества роли КГБ, цензуры. Запретов на авторов, являющихся гордостью русской и советской литературы - Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Булгакова.
- Как же, как же, - возражает он, - буквально на-днях вышел "Максимилиан Волошин" Цветаевой, могу показать книги всех перечисленных авторов, вышедших в последние два-три года.
- Покажите! - ловлю на слове.
- Поехали! - ловит он меня.
Едем на трамвае. К нему домой, оказывается. По-видимому, он любитель литературы. И это настораживает - только на этой неделе я вернулся из Москвы, привёз полрюкзака новых книг - очередной том "Архипелага" А.И.Солженицына, журнал Континент, книжку "Социализм" И.Р.Шафаревича и прочее.
Дома у него прекрасная библиотека, полно книг, о выходе которых я и не подозревал. Обнаруживаю двухтомник Шукшина, да ещё в двух экземплярах. Не удержался - предложил обмен. Он мгновенно согласился. На мой альбом музея Прадо. Который у меня тоже в двух экземплярах. Действительно, книг по искусству у него полно, но и то, что ему известно содержание моей библиотеки, его не смущало. Договорились, что я ему отдам Прадо завтра. Но, прощаясь, он попросил, не говорить друзьям о нашей беседе.
- Об этом надо было договариваться в начале разговора. Я ничего не стану скрывать от друзей, тем более, что секретного в нашей беседе ничего не было.
- И всё же, я очень просил бы не разглашать нашу беседу, потому что она содержит некую информацию, могущую повредить мне лично. Подумайте. Вспомните на досуге нашу беседу.
- Подумаю. Вспомню. Если не спросят - промолчу, - соврал, каюсь, я.
Немедленно поехал домой к Иосифу Дядькину, благо рабочий день давно окончился.
Вышли прогуляться на Волгу (дома, опасаясь прослушек, мы не вели бесед), и я сказал:
- Ося! Ну-ко, спроси, с кем я сегодня беседовал.
Иосиф усмехнулся своей неподражаемой улыбкой:
- Ну, Лёня, с кем ты сегодня беседовал?
Через несколько дней в Москве обратился с той же просьбой к моему давнему другу Игорю Хохлушкину. Игорь развеял моё недоумение, почему о столь безобидной беседе гэбэшник, так настойчиво, просил не сообщать друзьям.
- Во-первых, не исключена попытка вербовки. Во-вторых, он сообщил, что за тобой следят на работе и доносят о твоих разговорах. В-третьих, предупредил об активизации оперативной работы, что означает, в-четвёртых, что он может оказаться приличным человеком, хотя и опасается за свою карьеру. Ну, и в-пятых, сказано же - "Не вступай в игры с дьяволом - он всегда переиграет". У них опыт, методика, инструмент. Каждый "плюс" и каждый "минус" заносится в матрицу, и ты - как на ладони. Со своими сильными и слабыми сторонами. А, значит, и возможностью безошибочного воздействия.
- Склонен больше принять во внимание твоё "в-четвёртых", - самонадеянно заявил я.
И, как оказалось, не ошибся - В.М. через несколько месяцев совершил должностное преступление - сообщил о содержании двух папок моего персонального "Дела" в КГБ, об авторах доносов на меня и их содержании и предупредил о грядущих обысках. И мы подготовились, хотя и не очень успешно - у меня набрался целый крафт изъятого, у Володи Голицына - тоже, Сашу Лавута в Москве, Иосифа и Серёжу Горбачёва здесь, в Калинине, вообще арестовали…
Арест Иосифа поверг меня в панику - не мог представить его на нарах. Даже стыдно вспомнить - собрался выкупать его у государства за счёт своих изобретений, на которые собрался получить патенты у того же государства.
Дело в том, что целый год занимался Законом Развития систем Вали Турчина и даже разработал несколько следствий к нему. И в качестве проверки этой деятельности взялся за изобретения в области, в которой разбирался меньше всего. Результатом были три новых движителя и шаровая молния. Два движителя были в качестве моделей опробованы, и эксперимент подтвердил расчёты. Получена была и шаровая молния, которую мы с моим старшим инженером Валерой Соловьёвым запустили на улицу с подоконника - специально в субботу пришли в пустующее рабочее помещение. Она благополучно проследовала метров 10 и разрядилась на железный гараж. Утром в понедельник, хозяин гаража бегал по двору, метал икру и кричал, что его гараж хотели вскрыть автогеном - действительно, очень было похоже. На это всё я хотел получить у нашего государства патенты и их же предложить государству в качестве выкупа - просто размягчение мозга, не иначе.
А сразу после арестов я попытался организовать письмо от сотрудников института с просьбой выпустить до суда Иосифа Дядькина, "т.к., мы знаем Иосифа Гецелевича как честного и порядочного человека и не сомневаемся, что он не будет препятствовать следствию". Его в институте сильно уважали, и я не сомневался, что письмо подпишет подавляющее большинство сотрудников. Но наиболее здравомыслящие из самых уважаемых наших сотрудников - Ю.А.Гулин, Е.Б.Бланков, К.Л.Санто отговорили народ и одни подписали просьбу об освобождении Иосифа до суда. Конечно, впустую.
Иосифа Дядькина осудили по максимуму по ст. 190-1 УК РСФСР (3 года лагерей) за обнаруженную в Самиздате и при обыске у него дома его же работу "СТАТИСТЫ" (она опубликована на сайте в этом же разделе), где, пользуясь только опубликованными данными Центрального Статистического Управления СССР, подсчитал умопомрачительные потери народонаселения страны за годы Гражданской и Великой Отечественной войн, за годы коллективизации и культа личности.
- Доброе утро! - вошёл я в кабинет под табличкой "Зам. Председателя Президиума ЯФ СО АН СССР"
- Доробо! Что тебе? - Ариан поднял свои большие, совсем не якутские, а, скорее, итальянские очи от бумаг на столе.
Я только что узнал, что Ариан Ильич накануне на парткоме Президиума Якутского Филиала Академии наук получил строгий выговор за то, что, несмотря на протест начкадров и предупреждения нач. первого отдела, принял меня на работу переводом из ИКФИА (Ин-т космофизических исследований и аэрономии), откуда я был вынужден уволиться из-за того, что Ю.Г.Шафер - директор этого института и мой завлаб, чтобы выполнить требование КГБ избавиться от меня, объявил эту лабораторию секретной. А допуска к секретным работам у меня не было, хотя недавно я с успехом завершил в этой же лаборатории самую разсекретную разработку, предотвращающую взрыв ракеты на жидком топливе из-за детонации кавитационных паров этого топлива.
У меня раньше, ещё лет пять назад, в новосибирском Академ-городке был допуск весьма высокой формы - я использовал инициатор взрыва атомной бомбы в качестве генератора быстрых нейтронов для определения газо-жидкостного и водо-нефтяного контакта в скважинах. Но допуск отобрали за подписание "ненадлежащего" письма в защиту А.Гинзбурга, Ю.Галанскова, В.Лашковой и Добровольского. Которые, в свою очередь, заступились за наших писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского. И дальше пошла цепная реакция протестных писем.
Ариан несколько ранее тоже ушёл из института, хотя продолжал заниматься регистрацией сверхвысоких. И меня подключил к этому. Я занимался идеологией регистрирующей аппаратуры, и у нас с ним, вроде, неплохо получалось - меня даже включили в состав содокладчиков на планирующемся международном симпозиуме.
- Вот, принёс заявление об увольнении. По собственному, - положил перед ним листок.
- Ага. Хорошо сообразил, - сказал он, аккуратно рвя моё заявление. - Я что, зря получил строгача?!
Спустя 11 лет, в 1984-м, я снова оказался в Якутии.
Проработал пять лет в Калининском отделении ВНИИГИС, где удалось разработать и испытать 256-канальный скважинный гамма-спектрометр на быстрых нейтронах, позволяющий устанавливать с процентной точностью содержание руд и породообразующих элементов.
Был уволен "по сокращению" после арестов своих друзей А.Лавута, И.Дядькина и С.Горбачёва - у меня дома при обыске не нашли достаточно материалов для "посадки". "А по мелочам нечего пачкаться", - сказал прокурор в ответ на слёзную просьбу следователя Мягкова, который нутром чуял "организацию", в которой я играл роль начальника "службы внутренней разведки".
Калинин - не такой уж маленький городок, но так случилось, что "женщина" Мягкова была дружна с адвокатом С. Горбачёва, - и все эти бредни стали нам известны.
Затем, работал во ВНИИМЗе под Калининым над созданием математической модели с/хоз растений, тоже пришлось уволиться.
Через пол года работы рабочим-строителем на мелькомбинате, меня уволили "по окончании срока договора".
"Пришли к директору двое таких представительных мужчин, - рассказала секретарша, - и через десять минут меня вызвал директор и попросил принести вашу папку из отдела кадров. А через пол часа продиктовал мне приказ о вашем увольнении."
Дождался возращения из лагеря Иосифа в 83-м и уехал в Запорожье, где устроился слесарем на завод силикатного кирпича.
Через пол года работы меня вызвал к себе начальник завода и сказал, что вынужден меня уволить по окончании срока договора.
- Какого срока?! Какого договора?!
- Ну, это не ко мне. Разговаривай с куратором ГБ - вот телефон. Я за тебя два месяца с ним грызся.
За время работы я внедрил несколько рационализаций, и вся моя бригада слесарей несколько раз получала премии по этому поводу. И одно из существенных - это усовершенствование лопастей перемешивателя песчано-известковой смеси, в четыре-пять раз продлевающего срок их службы. Кроме того, я приучил свою бригаду культурно выпивать после работы в ближайшей чайной, а не напиваться с утра, тайком в раздевалке, принесённой с собой "Марией Демченко", и после, весь рабочий день ховаться от начальства.
Но именно последние два месяца я занимался в послерабочее время переделкой установки на медленных нейтронах для автоматического увлажнения силикатной смеси на ленте транспортёра, которую разработали в днепропетровском институте Автоматики, но не смогли запустить в дело. Так она и стояла уже пять лет. Но несколько дней назад мне удалось, наконец, существенно переделав её, успешно запустить, и последние дни завод работал без брака - кирпичи не превращались в грязь в прессе из-за избытка влаги и не рассыпались в песок в печи из-за её недостатка, и производительность завода выросла вполовину. В цехе, наконец, можно стало работать без респираторов - исчез из помещений густой известковый туман, разъедающий глаза и заставляющий надрывно кашлять. Было из-за чего "грызться" с ГБ-шным куратором. Теперь установка успешно работала, и ГБ победила. А мне пришлось вновь обратиться к своему другу в Якутии Гоше Балакшину и мотать туда.
Там, в Алдане, где договорился Гоша - гл. геофизик якутского Территориального Геол. Управления, меня ждали, но начальника не было - срочно вызван был в Якутск. Через пару дней, когда он вернулся, оказалось, что вакансий уже нет.
- Вызов в Якутск был связан с моим трудоустройством? - спросил я. Он честно кивнул.
- ГБ? - не унимался я. Он молча разлил по стаканам коньяк.
Не предупреждая никого, прилетел в Якутск, и пошёл в первую попавшуюся геофизическую контору - опытно-методическую геоф. партию при тресте Якутзолото. Начальником её был Миша Потапов, который знал меня ещё по работе в Космофизике. Он предложил мне разработку и изготовление портативной переносной сейсмостанции, "чтоб лучше японской была". Через 4 месяца, когда была проверена идеология, а основные узлы были изготовлены и опробованы, Михаила вызвали в соответствующее место и предложили меня уволить. Он наотрез отказался, и тогда уволили его. Я узнал об этом слишком поздно, и моё заявление об увольнении легло следом. Миша вернулся работать в Космофизику, а я отправился, вновь, к Ариану.
Ариан Ильич был уже несколько лет ректором Якутского университета и охотно взял меня на работу в лабораторию ПНИЛЗ, занимающуюся изученим очага землетрясений на БАМе с целью прогноза его активации. Мне было поручено разработать и создать автоматическую систему сбора и обработки геофизической информации с полигонов наблюдений.
Уже через год мы стали "слушать" из Нерюнгри-Золотинки не только свой очаг землетрясений на Тынде, но и все подземные ядерные испытания, включая и Гармский полигон. К сожалению, на этом последнем разрабатывалось наше СССР-ное геологическое оружие - взрыв ядерного заряда в геологических пластах, имеющих выход в коре к назначенной точке землетрясения и работающих, в этом случае как волновод.
По моим подозрениям, разрушительное землетрясение в Спитаке было следствием направленного подземного взрыва на Гармском полигоне - не зря же в Баку жители ещё за час до землетрясения высыпали на улицы с ракетницами и факелами, и чего-то ждали.
Но это было потом, а сейчас, в 86-м меня решено было уволить. Именно, из-за этой появившейся способности "слышать" всю Землю. Методика известна - засекречивание лаборатории. Допуска-то у меня нет, несмотря на перестройку.
Приехал к Ариану, что, мол, делать? Он дал мне телефон начальника УКГБ Якутии Лео Альфредовича Выйме:
- Звони прямо из моего кабинета. - Хотел послушать, наверно.
Я позвонил и представился. Выйме спросил:
- По какому вопросу?
- По вопросу недопуска к секретным материалам.
Он ответил в том духе, что, мол, мы не даём допуск, мы только рекомендующая организация. Я попросил объяснить, почему они не рекомендуют давать допуск. Он несколько смешался и ответил, что пришлёт ко мне своего зама, и в результате беседы зам сам решит - давать-не давать. Перестройка, однако...
Назавтра, его зам - молодой парень по фамилии Рацер (?!!), первым делом передал мне привет от старинного "кума" по Калинину - Владимира Михайловича, а также передал ответ на мою шестилетней давности просьбу, узнать, как кончил свои дни Яков Блюмкин - взрыватель немецкого посла, друг Дзержинского, зав отделом Чека, убийца заключённого Савинкова и спецпосланник в Гималаях. Оказывается, он был резидентом ЧК в Турции и, когда мимо проезжал изгнанный Троцкий, встречался с ним. Этого Сталин не мог простить, и вызванный в Москву, едущий ранним утром в родное ЧК на трамвае Блюмкин, почувствовал слежку, начал отстреливаться и был убит.
Затем, Рацер сказал:
- Я задам вам только один вопрос - как вы относитесь к тому, что сейчас происходит?
- Как я могу относиться к тому, что вещают сейчас с телевизионных экранов? Многие мои друзья и знакомые ещё по сей день сидят в лагерях и тюрьмах именно за подобное "вещание"!
На что он ответил, что допуск любой формы мне обеспечен.
Правда, допуска я так и не получил, но лабораторию прекратили секретить. А меня задвинули в самую отдалённую точку - пос. Олёкма, находящийся в одном из прекраснейших мест на земле. Это грабен в центре звёздочки меж тремя хребтами - Становым, Удоканом и Каларским. Прекраснейшее место для охоты, рыбалки и проживания. Я не возражал.
Но "старая любовь" не ржавеет, и ГБ поручило моему завлабу, человеку, дослуживающему до пенсии, уволить меня. За что он и взялся весьма рьяно. Разгорелась "война" между шефом и коллективом, отстаивающим меня. И профсоюз стал против моего увольнения. Тогда нас переподчинили другому профсоюзу, а наш расформировали.
Здесь уже Ариан ничего не мог поделать, и решил уйти с поста ректора. Он прилетел на вертолёте во главе комиссии к нам в Олёкму, якобы с проверкой, и мы с ним заперлись у меня. Копчёного, солёного и свежего ленка хватало с избытком. Имелся таймень и хариуза пол-бочки. Была копчёная медвежатина и глухарь.
К полуночи мы прекратили пустые разговоры и запели олонхо. До утра. На два голоса. На всю округу. Наутро ребята сказали:
- Зачем врал, что не знаешь якутского?
Но я, действительно, практически не знал, о чём пелось - просто спиртик свою силу оказывал.
А через три дня мне сообщили по телефону, что Ариан уволился. Я было дёрнулся тоже уволиться, но коллеги удержали. Новый ректор сам меня немедленно уволил, но тут уже я не захотел. И началась гнусная возня. В течение одного года - с 87-го по 88-й - меня увольняли четыре раза. Прошло восемь (!) судебных разбирательств - четыре городских суда и четыре Верховного суда ЯАССР.
Городской суд меня неизменно увольнял, Верховный, в лице Председателя по фамилии Пелле - неизменно восстанавливал. Причём, в четвёртый раз даже постановил выплату мне зарплаты за вынужденный прогул за счёт нового ректора - бывшего ранее завотделом Обкома по науке. Это угомонило нового ректора, старого завлаба отправили на пенсию, назначили нового и мы начали спокойно работать.
С кланом Келле-Пелле я познакомился ещё в 69-м, когда в первый раз приехал в Якутию. Один Келле - был отличный мужик и работал начальником аэромагнитной партии, второй, его дядя Пелле, был этот Председатель Верховного суда, третий, тоже его дядя, по фамилии Келле-Пелле был завхозом нашей экспедиции.
И как-то в первое моё в Якутии поле мне ошибочно из экспедиции прислали радиограмму:
"КЕРН ГОТОВ, ШЛИТЕ ТАРУ - КЕЛЛЕ-ПЕЛЛЕ."
На что я тут же ответил: "ТАРЫ НЕТ - ТРАЛЛИ-ВАЛЛИ."
Я же тогда ещё не знал, что Келле-Пелле - это фамилия такая.
|
